– Для моего щеночка, – пояснил он.

– По-моему, его уже кормили, – покосился на него краснощекий здоровяк-повар.

– Еще хочет, – Квинт постарался улыбнуться как можно простодушнее.

– Ну и прожора. Никогда таких не видел! А что будет, когда вырастет?

Квинт не ответил и с корзиной понесся назад к комнатам для гостей. Торопился, а сам про себя думал: хоть бы уползла эта тварь куда-нибудь. Вот ведь забота! Валятся гении ему на голову, как переспелые груши. Сначала Гимп, теперь этот. Как его звать-то? Гет, что ли? Ну, почти что Гета… [14] Не очень удачное имя. Быть теперь Квинту патроном гениев. Что делать с этой братией? Они капризны, надменны и одновременно беспомощны. И никто не знает, что им может взбрести в голову. Прогнать их, значило обречь на гибель. Но Квинт привык из всего извлекать выгоду – то есть информацию. А в том, что гении владеют информацией, сомневаться не приходилось. Эти ребята ему еще пригодятся.

Змей, однако, никуда не собирался уползать. Лежал на кровати и то раскрывал пасть, то закрывал, то жмурил один глаз, то другой. Квинт не сразу понял, что Гет разглядывает себя в зеркале, осваиваясь с новым видом.

– Кушать подано, – объявил Квинт. – Тарелку, правда, не захватил.

Он едва успел отскочить в сторону, как Гет, скользнув по полу маслянистой молнией, обвил туловище вокруг корзины, жадно распахнул пасть и целиком заглотил кусок ветчины. Сразу было видно, что бывший покровитель Тибура изрядно проголодался.

«Интересно, – подумал Квинт, – знает ли этот тип все, что говорилось и делалось в этом поместье в последние пару сотен лет? Наверняка знает. Но ничего не скажет. Или скажет? А что если его не только накормить, но и немного подпоить?»

Квинт наполнил чашу вином и поставил перед гением. Гет не протестовал.

«Эта тварь видела, как умирал Адриан здесь, в Тибуре», – вдруг дошло до Квинта.

Ему показалось, что на мгновение он заглянул в пропасть. И оттуда, из пропасти смотрят желтые змеиные глаза.

X

«Гений в каждый дом вошел…» – Дурацкая песенка привязалась к Пизону, и он никак не мог от нее избавиться. Пел ее и в банке, и дома. И даже просматривая «Банковский вестник»… Вот напасть. И сейчас, лежа в постели, мурлыкал под нос.

На кухне послышался грохот. Не иначе, опять старикашка Крул полез в холодильник. Никак старая скотина нажраться не может! А что, если подкрасться сзади, да вытянуть хорошенько старика по спине? Пизон ухмыльнулся, предвкушая. Достал из шкафа центурионову палку из лозы (он обожал всякие военные штучки, хотя никогда в армии не служил и был человеком сугубо цивильным) и на цыпочках спустился вниз. У холодильника кто-то копошился. Спина, обтянутая белой туникой, вздрагивала: человек торопливо жрал, сидя на корточках. Пизон размахнулся и огрел воришку по спине. Человек дернулся, закричал. Послышался звон разбитого стекла: мерзавец уронил бутылку. Пизон вновь замахнулся. И замер. Потому что в это мгновение воришка обернулся. Вместо физиономии старика Крула Пизон увидел молодое лицо. Лицо Бенита.

– Что за манеры, папаша? – нахмурил брови сынок. – Или тебе жаль для меня бутылки пива?

– Думал, воры забрались… И зачем ты взял этот бокал?! Он же стоит десять тысяч сестерциев. Таких бокалов всего три десятка в Риме!

– Какой, к воронам, бокал?! Ты мне чуть хребет не переломал! С тебя причитается компенсация, папаша. – Бенит задумчиво разглядывал голубой старинный бокал с золотым узором.

– Что еще? Разве я не перевел на твой счет миллион сестерциев, дабы ты мог пройти имущественный ценз и баллотироваться в сенат! Или этого мало?

– Разумеется, мало. Предвыборная компания стоит бешеных денег. К тому же мне нужен вестник. Хороший вестник, хорошая бумага, совершенно продажные репортеры. Такие стоят дорого. Куда дороже честных.

– Еще и вестник! Как будто мне мало счетов из лупанариев!

– Лупанарии – отдельная статья. Я должен расслабляться. То, что я посещаю лупанарии, создает мне репутацию смельчака, который не боится выставлять свои пороки напоказ. Я играю на контрасте. Элий – добродетелен. Я – распущен.

– Элий не добродетелен, – прошипел Пизон. – Он жил с чужой женой. С моей женой, насколько ты помнишь.

– А ты все еще ее ревнуешь к Элию? Или может, даже ко мне? – хмыкнул Бенит. – А потому хочешь поставить на Криспину и на ребенка, которого она родит? – Бенит повернул бокал в пальцах – вот-вот уронит.

– Я ставлю на вас обоих, – осторожно проговорил Пизон, краем глаза наблюдая за пальцами Бенита. Голос его сделался сладок. – Что-то вроде соревнования… Кто победит, тот… так сказать… и получит все.

– Ты сомневаешься в моей победе? – Бенит подкинул бокал и поймал.

– Согласись, что тебе стать императора сложнее, чем Криспине родить здорового мальчугана.

– Глупо, папаша. Ты зря потеряешь сестерции, которые отдашь Криспине. Лучше постарайся вытянуть из нее как можно больше деньжат. Какой-нибудь государственный заказ. Пусть Руфин посодействует. – И он швырнул бокал Бениту.

Тот не поймал. Драгоценное стекло голубыми льдинками с золотыми высверками разлетелось по мозаичному полу.

– Я же говорил, что ты потеряешь уйму денег. – И Бенит пропел, уходя: – «Гений в каждый дом вошел…»

Глава V

Игры Сервилии Кар

«В пресс-службе императора заявили, что Руфин Август разводится со своей супругой исключительно из государственных интересов».

«Чем грозит появлении антропоморфных гениев? Сенат никак не может решить, опасны гении в новой ипостаси для бывших подопечных. Нужно ли ввести какое-то специальные удостоверения для гениев? Радикалы предлагают особое клеймение. Однако такое предложение сенаторы отвергли. Даже во времена официального рабства клеймили только беглых рабов и преступников. Теперь, когда принята «Декларация прав человека», Рим не можем обсуждать такие меры. Однако что-то предпринять необходимо. Согласно последнему эдикту императора, разрешен «тест на гениальность» в случае, если гений пытался занять место своего бывшего подопечного. С помощью теста можно выяснить, кто есть кто. Однако эта временная мера вызвала бурю протеста.

Вигилы регистрируют гениев по трибам, дабы установить, кто из римских граждан обзавелся двойником, но процесс идет крайне медленно. Необходима ясная законодательная база».

«Народные трибуны наложат вето на любой закон, ущемляющий права человека».

«Общество охраны животных предлагает запретить убийство крупных змей, а так же взять под особую охрану кошек».

«Акта диурна»,6-й день до Календ октября [15] .
I

Юпитер заснул на серебряном ложе, держа в руках недопитую чашу, и сладкий густой нектар пролился на белую шерсть хламиды. Повелитель богов и людей стонал и причмокивал во сне: ему, как и людям, снились сны, и в этих снах он вновь был молод так же, как и его мир. Несокрушимый и могучий, он сражался с титанами и повергал их в Тартар. Мир был молод и готов на безумства. Люди и боги не слишком отличались друг от друга. Люди рьяно служили богам, и власть Юпитера была неколебима, как власть отца в Риме. Хорошо, когда ты молод. Но молодость проходит слишком быстро.

Юпитера разбудила Юнона. Она ворвалась к супругу с криком, размахивая зеркалом аквилейского стекла в золотой оправе. Юнона уселась на ложе Юпитера, повернула голову, будто собиралась позировать перед скульптором, и коснулась холеным пальчиком уголка глаза.

– Взгляни, – прошептала она дрожащим голосом.

Юпитер сонно хлопал глазами.

– Ну и что… щека, веко…

– Морщина! – воскликнула Юнона в ужасе. – Да не одна, а целых три! И рядом с другим глазом – тоже. Ты понимаешь, что это значит?

Юпитер погладил завитки густой бороды, разметавшейся по груди. Борода была почти совсем седая. Повелитель богов вынул зеркало из рук супруги и принялся разглядывать собственное отражение. Вокруг рта залегли глубокие складки, на переносице – морщина, как скальная трещина. Но то следы тягостных раздумий, а не признаки старости. Вот только седина. Хотя ее тоже можно считать символом мудрости. Да, да, седина, это мудрость, как же иначе. Ведь боги бессмертны. Боги вечны и блаженны. Так считают люди.

вернуться

14

Гета – брат императора Каракаллы, убитый сразу же после прихода Каракаллы к власти.

вернуться

15

26 сентября.