– Я подарил тебе жизнь, а это кое-чего стоит. И ты будешь мне служить.

– Гюн никому не служит, только себе.

Хозяин расхохотался:

– Каков наглец! Ладно. Ты будешь вновь служить самому себе. И еще одному человеку. Уверяю – тебе это понравится. А теперь держи язык за зубами и слушай. В моем плане тебе отведена важная роль. Мы будем делать то, что делали раньше. Что только мы и умеем делать…

И тут Гюн понял, почему этот тип казался ему странным. Перед ним был человек, а не гений. Почему он сразу этого не понял? Может, скоро вообще будет не разобрать, кто гений, а кто нет? Может быть, скоро это будет понять вообще невозможно?

– Делать то, что мы делали раньше, – повторил Гюн. – А что мы делали прежде, позволь узнать?

– Мы руководили, – отвечал человек. Гюна не удивило, что незнакомец причислил себя к гениям. Наверное, у него были на то причины. – И мы вновь этим займемся. На новый лад.

– А если я откажусь? – дерзко спросил Гюн.

– Ты не откажешься. Когда-то мы работали вместе.

Человек откинул капюшон со лба. Перед ним был Макрин.

– И что же мы будем делать? – спросил Гюн. Перед Макрином он всегда терялся. И в прошлом, и теперь. Этот человек умел подчинять гениев.

Бывший устроитель подпольных боев самодовольно хмыкнул:

– Ни за что не угадаешь! – он сделал эффектную паузу. – Мы будем исполнять желания. Новые желания новой эпохи!

Глава XXI

Прощальные игры Элия и Летиции

«Где же твои варвары, почему до сих пор не нападают? – с усмешкой спросил Скавр, пока консул Силан клялся, что выполнял свои обязанности честно, чтобы тут же вступить в свою в должность вновь. – Было бы забавно поглядеть, как наши легионы превратят их в кровавое месиво. Жаль, что отменили рабство – нам некуда будет девать пленных, придется строить концентрационные лагеря. Надо полагать, что ты едешь в Месопотамию искать варваров? Зря. Не езди. Скажись больным».

Элий не ответил. Глупо отвечать на подобные заявления.

Он лишь подумал с тоской: хорошо бы никогда больше не видеть красивую напыщенную физиономию Скавра. Жаль, что боги не выполняют больше желаний.

Или исполняют порой?

Нет, нет, не надо злиться. Элий слишком дал волю чувствам. Пора бы вспомнить подходящую цитату из Марка Аврелия.

«…боги должны видеть в тебе человека, ни на что не досадующего и не злобствующего» [68] .

Элий должен быть доброжелателен. К Скавру. К Порции. К Бениту… Нет, к Бениту он быть доброжелательным не может. Хоть убей, не может – и все.

В тот день Элий написал письмо Порции. Извинился за взрыв негодования. Он, Элий, будучи сенатором, должен был заняться вопросами высшего образования. Но не уделил внимания этой проблеме. И теперь Бенит воспользовался его оплошностью. Если Порции понадобится помощь, она может обратиться к Летиции. Элий надеется, что недоразумение исчерпано.

Не самое удачно письмо. Слишком путаное. И слог нехорош. Возможно, его не следовало писать. Элий раздумывал несколько минут прежде, чем положить конверт вместе с остальными для отправки. Нестерпимо хотелось порвать письмо. Но Элий не позволил нелепой слабости взять верх и вышел из таблина.

Кто знал, что прощаться будет так тяжело. А ведь Элий думал, что не любит ее. Физически вожделеет, немного привык, жалеет, как ребенка, восхищается ее полудетскими выходками, опекает, волнуется за нее. А в итоге едва не воет от тоски, расставаясь. А не лгал ли он все время себе? На самом деле он влюбился с первого взгляда, только не хотел себе в этом признаться. Образ Марции, слишком яркий, чтобы быстро померкнуть, заслонял в его душе Летицию. Элий не ведал, придумал он свою любовь сейчас, или всегда так чувствовал. Кто может разобраться в чувствах, говоря о них в прошедшем времени?

Летти что-то шептала ему – он не слушал. Он вспомнил свою последнюю встречу с Марцией. Она предложила ему выбор, и он выбрал. Не ее. И опять кто-то прелагает ему выбирать. И опять он выбирает не любовь. Что-то другое. Тогда он выбрал Рим. Сейчас он даже не знал, ради чего отказывается от любви.

Он долго сидел, прижавшись щекою к щеке Летиции, ощущая тепло ее кожи, будто надеялся, что память об этом тепле не даст ему задохнуться от тоски в далекой стране.

Элий положил золотое яблоко ей на ладонь.

– Когда он родится, отдай ему.

– Здесь написано «достойнейшему», – сказала Летиция, – но почему ты думаешь, что он…

– Отдай ему яблоко, – повторил Элий.

Они вновь долго молчали. Потом она вдруг спросила:

– Броненагрудник не закрывает шею? Так ведь?

Он кивнул.

– А нельзя ли сделать какой-нибудь воротник?

– Не знаю.

– Я очень прошу. Воротник из стали…

Воротник из стали! Надо же! Какой толщины? И постоянно носить шлем на голове, подражая Периклу. Над ним будет хохотать вся Месопотамия. Римлянин не может быть смешным. Как объяснить это Летиции? Он не стал объяснять. Сказал только:

– Я попробую.

ЧАСТЬ II

Глава I

Игры Логоса

Элий сидел в таблине префекта Антиохии и рассматривал мозаику на стене, выложенную из драгоценных и полудрагоценных камней. Роскошный южный пейзаж. Бирюзовое небо из подлинной бирюзы, макушки пальмы из малахита, песок из розовой и желтой яшмы. Горы, покрытые шапками льда, сверкали нестерпимо. Элий всмотрелся. Неужели бриллианты? Ну да, настоящие бриллианты. Впрочем, после того, как стали добывать алмазы в Республике Оранжевой реки, бриллианты сильно подешевели.

Префект Антиохии самодовольно улыбался. Самое изысканное удовольствие – видеть Рим посрамленным. Богатство и власть – вот символы нашего мира. Власть – это Рим. Антиохия – богатство. Рим выглядел нищим рядом с восточной богачкой. Жители Антиохии плескались в ваннах из чистого золота. В уличных латринах были серебряные краны. Продажные красотки носили бриллианты и одевались в шелка.

Но префект ошибся. Роскошь не ошеломила Элия. Она вызвала лишь некоторое любопытство. Но не более. Элий восхитился мозаикой, сдержанно, но изысканно похвалил работу, а не камни; и при этом не покривил душой – работа была превосходная.

В ответ префект рассыпался в комплиментах, по-восточному цветистых и неискренних. В эту минуту он воображал себя новым Гомером. Надо сказать, что префекта звали Гаем Гомером, и он клялся, что ведет свой род от слепого сочинителя великих поэм. Ему верили, причем охотно. А кто не верил, находил выдумку забавной.

– Боголюбимый Цезарь, – воскликнул Гай Гомер с преувеличенным восторгом, будто собирался не о деле говорить, а хвалить пурпурную тогу римлянина или его последнюю речь в сенате. – Мне не совсем ясна цель твоей миссии. Насколько мне известно, Большой Совет направил тебя в Месопотамию, Сирию и Пальмиру с инспекцией в связи с увеличением опасности вторжения варваров в границы Содружества.

– Именно так, – подтвердил Элий.

– Тогда зачем с тобой прибыли триста преторианских гвардейцев?